Ностальгия - Страница 121

121

– Ну уж нет, Генри, – довольно скалюсь я. – Только не я. Я везучий.

– Ну-ну, – недоверчиво бурчит «папочка».

– Кстати, Генри, не видели моих телохранителей?

Он презрительно хмыкает. Кривит губы в усмешке.

– Телохранители, мать их… Не смеши меня. Один сейчас спит на песочке возле площадки «Эстрелла прайя». Метров триста по берегу на восток. Узнать легко, у них фонарики в виде большой неровной звезды. Не надо было смешивать наркопиво с алкогольным. Второй сейчас накачивается ипиокой у мини-бара где-то возле танцпола «Пес брилхантес». Ты-то чего волнуешься за этих олухов?

Прикладываюсь к бокалу. Не чувствую вкуса. Искорки возникают в ночном воздухе. Кажется, я начинаю привыкать к этим странным перемещениям во времени. Рябь накатывает цветной волной.

14

Можно сказать, что Лео доволен. Некоторая его нервозность понятна: его беспокоит то, что все контакты с отрядом производятся через меня. Но в остальном все идет как надо. Деньги он теперь получает от дочернего банка «Дюпон», оружия и боеприпасов у отряда в достатке, больше не надо считать патроны перед началом акции и устраивать нападения на патрули в погоне за очередным стволом. Мы даже парой портативных огнеметов для зачистки зданий обзавелись. Очень удобная штука в закрытом помещении. Будущее Лео теперь если не светло, то, во всяком случае, и не так беспросветно, как во время нашего знакомства.

За прошедший месяц многое изменилось. Коренные горожане больше не смотрят на революционные патрули как на досадное недоразумение. Их легкое презрение к красным повязкам сменилось глухой враждебностью. Пока эти деревенские оборванцы и отребье из трущоб Сан-Антонио просто бродили по улицам, цеплялись к женщинам и гадили в темных углах, их брезгливо терпели. Теперь же, после того как город погрузился в хаос ночных нападений, перестрелок и взрывов с множеством жертв среди населения, все изменилось. Революционная Безопасность и патрули устраивают массовые облавы в поисках подрывных элементов. С ростом количества и масштабов диверсионных акций увеличивается и масштаб облав и обысков со стороны революционных властей. Новые хозяева испытывают на себе последствия подрывной тактики, которую когда-то с успехом применяли сами. Репрессии набирают обороты. Озлобленные и часто перепуганные «бойцы» загребают в комендатуры всех и все. Количество ограбленных, избитых и изнасилованных в результате таких облав приводит к тому, что революционерам попросту объявили войну. Мафия, уличные банды, портовые профсоюзы, даже респектабельные торговцы и лавочники, потерявшие доходы из-за исчезновения туристов, объединяются в некое подобие боевых дружин и при финансовой поддержке бизнес-элиты города теперь уже без нашего участия поджигают дома, где живут революционные боссы. Патрули постепенно исчезли с улиц. Днем все делают вид, что ничего не происходит, но с наступлением темноты патрули отходят от комендатур не далее чем на квартал – дальше опасно – из любой подворотни может прозвучать выстрел или прилететь бутылка с бензином. Снабжение города ухудшилось. Имперцы охватили город полукольцом. Попытки властей организовать карточную систему потерпели крах. Владельцы магазинов и лавок попросту попрятали продукты и продолжали продавать их через хорошо охраняемую сеть уличных распространителей. Вооруженные отряды то и дело вламываются в подпольные склады с продуктами, но теперь уже не для поддержания законности – они их попросту грабят, поддерживая таким образом свою систему довольствия. Каждую ночь мы обстреливали очередную комендатуру. Часто даже две. Лобовых атак больше не предпринимаем – комендатуры теперь превращены в мини-крепости с окнами, заложенными мешками с песком, и с минами и колючими заграждениями на подходах. Кроме нашего в городе действует еще два подобных отряда, завербованных имперской разведкой. Теперь уже патруль не выходит на маршрут с численностью меньше десяти человек. Дезертирство из революционных отрядов постепенно превращается в водопад из перепуганного и озлобленного отребья. Бывших товарищей часто находят удавленными – спрятаться на окраинах, подконтрольных мафиозным кланам, проблематично. Достается и наемникам. Они по-прежнему остаются единственной действенной силой. Беспокоящие минометные обстрелы их казарм стали правилом. Десяток выстрелов из пальмового скверика или двора особнячка – и расчет благополучно рассасывается в подворотнях и переулках. Со временем мы начали практиковать тактику засад и расстреливать из пулеметов и базук отряды быстрого реагирования, спешившие на выстрелы, выбивая их практически подчистую, так что обстрелы теперь проводились нами очень обстоятельно. Все окрестные улицы вокруг казарм наемников и их укрепленных районов превратились в залежи замаскированных самодельных мин. Дворники и коммунальная служба объявили забастовку и прекратили работу по всему городу после того, как несколько человек погибли при попытке убрать валявшиеся на тротуаре кирпичи или кучи грязных тряпок. Вонь мусорных баков еще больше подстегнула и без того озлобленное население. Стрелять в комендатуры и патрули начали уже и днем.

Еще через месяц революционные силы передвигались по городу только большими отрядами. По ним беспрестанно били снайперы, управляемые фугасы разносили припаркованные на их пути старенькие легковушки, мобильные отряды хлестали по ним из пулеметов в упор, высовывая стволы из окон пролетающих на полном ходу автомобилей. Революционные силы перешли на казарменное положение. Мы заперли их в комендатурах и укрепленных административных зданиях. Полиция устранилась от процесса и теперь демонстративно ловила только уголовников и мелких жуликов, вылезших из окраинных трущоб в надежде поживиться под шумок. Красная повязка теперь не спасала грабителя, и, если выдавался случай, копы с удовольствием арестовывали мелкие группы революционеров, отбившихся от основных сил, применяя оружие на поражение при малейшей возможности. Впрочем, задержанные все равно скоропостижно умирали в камерах от острой чахотки или внезапного сердечного приступа. Глядя на посиневшие лица и вывалившиеся изо рта языки, полицейские медицинские эксперты только качали головой, подписывая заключения о смерти.

121