Ностальгия - Страница 75

– Взвод, примкнуть штыки! – пробивается сдавленный крик нашего Лося, в эфире – жуткая какофония, на взводном канале – сплошной непрекращающийся мат, буханье надо мной продолжается, люстры распускаются в высоте, становится светло как днем, я вижу дымные полосы в ослепительной дыре над собой, догадываюсь – коробочки бьют из миниганов, сверхскоростные пули поджигают воздух, такблок показывает красные пятна аж в трех местах с разных сторон периметра – ни хрена себе!

– Взвод, вперед! – и помимо своей воли я делаю невероятное усилие, что-то тянет меня прочь из окопа, я слышу хруст в коленном сочленении, я с чавканьем вырываюсь из грязевого плена, поворачиваюсь на бок, опираюсь спиной о скользкую стенку и встаю на подгибающихся ногах.

Калина отбрасывает от себя чье-то изломанное босое тело, поднимает свою стошестидесятку, слепо шарит на поясе, достает штык-нож. Прилаживает. Выползает на бруствер. Мертвецы шевелятся в неровном свете, тянут ко мне скрюченные руки. Калина подает мне приклад и тянет меня наверх – самому мне не подняться, факт. Оставляю попытку найти свой ствол в грязной мешанине тел. Достаю кольт и медленно шлепаю, шатаясь как пьяный, вслед за Калиной.

Наши уже далеко впереди, в своей яростной и в общем-то бесполезной контратаке они уже покрошили в фарш тех, кто еще остался у глубокой дыры в земле с неровными краями, мы подходим к шапочному разбору, когда они, развлекаясь, а может, просто в горячке, одну за одной швыряют вниз плазменные гранаты. С высотки над нами еще полыхает вовсю, треск стоит – дыхания не слышно, минометы из-за спины бухают куда-то в темноту, но уже ясно – отбились мы. Силы оставляют меня, я сажусь на задницу, прямо в грязь пополам с кровавым дерьмом, я дышу и надышаться не могу, но мочи нет подняться, в голове ветер шумит. Бауэр тоже тут, энергично машет рукой, отдает распоряжения. Кругом разбросаны изувеченные тела «туков» – партизан, «Лоси» бродят среди них, грязные, зачумленные, ошалевшие от дури, пинают их, тычут штыками. То и дело звучат одиночные выстрелы – добиваем раненых. Земля качается – орбитальные бомберы растирают в пыль дальние подступы к базе. Через пару часов на десять километров вокруг не останется ничего живого. На десять километров вокруг чудовищные силы перетирают землю в раскаленную пыль на пару метров вглубь. Адский ветер закручивает в воронки и сушит в пар мокрую взвесь, бомберы выжигают кислород, сейчас начнется форменный ураган, мусор, стреляные гильзы, комки грязи – все катится и летит прочь, цепляясь за обрывки колючки. К заграждениям трусцой тянутся разведчики и дежурные смены с постов передового наблюдения, покидая погибающие джунгли, они наклоняются вперед, пересиливая ветер.

– Санитара сюда, Француза зацепило! – кричит Калина, и Мышь спешит ко мне, расстегивая на ходу свою заляпанную грязью сумку.

Мне стыдно до чертиков, я должен сейчас командовать, но в голове тараканы бегают, мысли расползаются, тупая игла сидит в груди, и я проявляю слабость – перехожу на батальонный канал и бормочу непослушными губами:

– Француз, Лось-три – Мурене-четыре, срочно, вне очереди…

Я отталкиваю Мыша, который пытается стащить с меня шлем и расстегнуть покореженную броню, я повторяю вызов, грязь передо мной ходит волнами, и взвод Шармилы долго не отзывается, у меня внутри уже не игла – лом раскаленный, как вдруг – скомканная скороговорка в ответ:

– Мурена – Французу. Не забивай канал. Живая она, живая, не трясись. Отбой…

Мышь наконец стаскивает с меня шлем. Протирает чем-то остро пахнущим мои губы, лоб, тампон становится красным.

– Рот прополощи, садж, – просит он, и я отхлебываю какой-то кислой дряни, послушно катаю ее языком и выплевываю черные сгустки.

Мышь расстегивает броню. Тычет в грудь шипящим холодным пневмошприцем. Прикладывает к шее жало диагноста.

– Это противошоковое. И кровь от дури почистить, – поясняет он.

– Ты вот что, Мышь, ты меня не вздумай на эвак пристроить. – Язык начинает неметь, плохо слушается.

– Как скажешь, садж. Вообще-то ничего серьезного. – Он смотрит на экранчик диагноста. – Небольшая интоксикация, ушиб плечевого сустава, легкая контузия. Легкие немного поприжало, я укрепляющего дам, но пару дней в коробочке полежать придется.

Я киваю. Меньше всего сейчас я хочу, чтобы меня сгрузили в каком-нибудь флотском госпитале. Найти потом Шар – гиблое дело. Нет уж. Дождусь, пока ее зацепит. Я удивляюсь пришедшей в голову мысли – я только что пожелал Шармиле получить ранение, чтобы выбраться живой из этой мясорубки. Бывает же такое!

– Трака позови, – говорю Мышу.

– Я тут, садж. Крепко зацепило?

– Мелочи, – морщусь я, говорить еще больно. – Ты вот что, Трак, ты людей по-быстрому отряди, все приберите тут – батареи, стволы, жратву, патроны, раненым ничего не оставляйте, им все равно ни к чему, трупы проверьте. Гранаты собери. Снабжение отстает, местные вряд ли поделятся – сам видишь, каково тут. Ствол мой найди – там, в окопе.

– Сделаю, садж, – кивает Трак, кричит на бегу: – Третье отделение, ко мне!

В эту ночь взвод наш убавился еще на четверых. Кажется, Трака скоро переведут во второе отделение – там некому командовать.

11

Через день покидаем «Маракажу» и катим дальше. Догоняем свой полк. Выговариваю на ходу башенному за некомплект боеприпасов:

– Топтун, твою мать, ты чем отбиваться собрался, слюнями?

– Садж, больше не было, клянусь! По пять снарядов дали, и то фугаски, да картридж один к пукалке. Местные на мели, сами без снарядов, им вертушки по чуть-чуть скидывают.