Ностальгия - Страница 74

– Это же настоящая война, мать вашу! – кричит Паркер, и я удивляюсь не меньше его – такой неподдельный восторг в его голосе.

– А ты чего, салюта ждал? – отвечает ему Трак.

Я не прерываю их – пускай треплются, бравада в такие минуты лучше паники, отвлекает страх, я думаю о том, как нам повезло, что мы под защитой стационарных установок базы с ее системой энергоподачи. Если такой обстрел застал бы нас в поле, туго бы нам пришлось – силовые щиты «Томми» не рассчитаны на крупнокалиберные подарки, равно как и активная броня.

Удары сотрясают и сотрясают воздух, откуда-то начинают бить минометы, лазерные батареи игнорируют их – слишком мелкие цели, мины вздымают вверх мокрые шматки дерна, рвутся на полосах заграждений, нас заволакивает серым дымом кустарной взрывчатки, где-то на «мертвой полосе» с ужасающим треском детонируют противопехотные мины, грязь недовольно шевелится под ногами, мы породнились с нею, веселые головастики резвятся в жиже около моих глаз, и вдруг – наступает тишина. Басовитые струны гудят в вышине – воздушная поддержка. Поднимаюсь на ноги под непрекращающийся мат чужого часового. «…боготраханые осклизлые пидоры, ствол вам в жопу, отрыжки ослиные, гондоны, злобовонючие козлоногие мудаки, аборты лягушачьи, ваши мамаши – шлюхи ишачьи, козлы дерьмоголовые…» – у парня наступает откат, он яростно орет в темноту. Вонючая жижа стекает по мне, я проверяю винтовку, быстро сбрасываю перчатку и освобождаю ствол от грязи, взгляд на такблок – повезло, мои все целы, делаю доклад взводному. Мутное зарево далеко за лесом – «москито» падают из-за облаков, вгоняют в гроб вражеские батареи.

– Сейчас полезут, – кричит мне часовой, хотя вокруг тихо и я прекрасно слышу, он явно контужен, трясет головой, словно вода попала в уши, он отряхивает винтовку и раскладывает перед собой шары гранат.

– Что, не впервой уже? – кричу в ответ.

– Раза три в неделю щупают, суки. Ночью, как по расписанию.

Такблоки высвечивают схему отражения атаки. Мне все еще не верится, что партизаны решатся. Атака на базу морской пехоты в обороне, даже на такую маленькую, – гиблое дело, младенцу ясно. Сзади и сверху нас ухает миномет. Шелест раздвигаемого воздуха в высоте. Еще выстрел. Далеко-далеко, едва слышный сквозь шум дождя, слышится глухой удар. Минометчики базы словно пробуют врага на вкус. Еще десять секунд, и батареи переходят на беглый автоматический огонь. Мины распускают оперение над нашими головами, шуршание переходит в нарастающий тягучий вой, многоголосый хор прижимает головы к земле. Вслед за минометами открывают огонь гаубицы, их дульные вспышки раз за разом проступают из мокрой темноты. Их басовитое рявканье ни с чем не спутаешь. Стена огня встает за деревьями, черные стволы просвечивают прозрачными трафаретами. Дрожит земля. Огонь все нарастает, чем ближе красные точки, тем плотнее огненный вал на их пути. Подключаются дежурные беспилотники, они сваливаются из-за низких туч, красивые издалека цветы напалмовых вспышек распускаются на опушке, лес на мгновение исчезает за клубами черного дыма, а когда дым поднимается вверх – леса нет, вековые исполины пылают в ночи черными спичками, а беспилотники заходят снова, и цепочка плазменных разрывов рождает в ночи множество солнц. Наши взводы оружия тоже получают вводные, ракеты с шуршанием срываются с направляющих, автоматические минометы хлопают без перерыва, мы в огненном кольце, мокрые джунгли пылают вокруг, тонны смертельного железа над нами стригут воздух, и я начинаю чувствовать себя лишним в этом железном царстве. Ничто не способно выжить перед этим. Мы просто пережидаем в окопах, когда пушкари отстреляют свои упражнения.

– Цели на одиннадцать часов! – орет сквозь грохот сумасшедший часовой, и его подствольник часто плюется дымными струями.

Я не верю своим глазам. Секунду назад перед нами не было ничего, кроме развороченной снарядами полосы заграждений, и вдруг «мошки» высвечивают красную россыпь. Да что там «мошки» – прицельная панорама уже вовсю классифицирует цели – заляпанные грязью черные полуголые фигуры выпрыгивают из-под земли и молча устремляются в атаку, оскальзываясь в темноте на развороченной глине, они совсем рядом – метров сорок, если такблок не врет, сволочь.

– Точка пять-восемь, прорыв периметра! – кричу я по ротному каналу, открывая огонь. Я собран и сосредоточен, страх и мандраж где-то там, на заднем плане, руки сами делают то, к чему привыкли, я выпускаю гранаты из подствольника одной длинной очередью, осколочные разрывы раскидывают мягкие тела, но их все больше и больше, они проступают из дыма, подствольник бессильно щелкает механизмом подачи – магазин пуст, противно пищит сигнальный зуммер, огонь по готовности уже ни к чему, я в упор хлещу в набегающие фигуры длинными очередями, проклятые мокрые магазины выскальзывают из пальцев, Калина на правом фланге поливает с плеча, вспышки выхватывают из темноты его голову, бликами отражаются от черного стекла, что-то с размаху бьет меня в плечо, меня разворачивает вокруг оси, левая рука немеет, доктор ширяет меня безбожно, мои глаза сейчас выскочат, на хрен, из орбит, я вижу, как часовой, открыв забрало, что-то орет беззвучно, швыряя одну за одной гранаты перед собой. Я еще успеваю передать: «Парк, фугасными, два щелчка за мной! Беглый! Крамер! Отсекающий на меня!» Гранаты летят из темноты, дымные взрывы закидывают нас грязью, кувалдой бьют по головам, черные фигуры швыряют в нас плазменные гранаты с недопустимо близкого расстояния, их поджаривает в собственных разрывах, волны жара превращают края окопов в растрескавшиеся глиняные горшки, сплошные вспышки затемняют забрало, я слеп, я стреляю перед собой наугад. И все это занимает какие-то секунды, просто время стало резиновым, растянулось в часы, я даже не осознаю, что смачные шлепки вокруг меня – пули, и вот уже вопящие от страха и ярости черные тени перепрыгивают через мой окоп, я разряжаю остатки магазина в одну из них, тело с маху бьется о бруствер, развороченные внутренности валятся мне под ноги, смешиваясь с грязью на радость червям и головастикам, еще один поднимает ствол, я бью его прикладом под колени, он рушится на меня, всей мощью усилителей я стискиваю щуплое тело, податливо хрустят кости, я отпускаю его, отпихиваю коленом, тянусь за лопаткой, вижу, как набегает на меня безликий призрак в мокрой тигровой панаме, как поднимается мне навстречу провал чужого ствола, боковым зрением вижу, как безвольной куклой трясется от попаданий отброшенное к стене тело часового, я замахиваюсь, я бросаюсь навстречу, предательская грязь сковывает мои движения, я шевелюсь, как обмазанный клеем, и тяжелый удар швыряет меня навзничь. Я жив, я хочу дышать, мои легкие сейчас взорвутся, мой рот словно смолой заклеен, и солоно на языке, я вижу в замедленной съемке, как отлетает в сторону гильза и идет назад поршень помпового ружья, и вспышка слепит меня, хотя этого не может быть, шлем должен включить затемнение, огромная кувалда бьет меня в грудь, летят чешуйки внешнего покрытия, я с чавканьем погружаюсь спиной глубоко в грязь и думаю: «Теперь точно все», и безмятежность снисходит на меня, и странное равнодушие, граничащее с созерцательностью, отключает во мне все желания. Но глаза все еще смотрят через панораму шлема, под писк тактического блока, сообщающего мне о повреждениях, уколов я уже не чувствую, я просто обложен ватой, и внутри у меня жидкий огонь, тяжелая плита давит мне на грудь, я вижу, как летят куски из моего мучителя, бывшее тело буквально разваливается на глазах и набором запчастей осыпается на меня, фонтаны мокрой глины пробегают по брустверу – молодец, Крамер, что-то гулко бухает сверху, брызги грязи и мокрой дряни непонятного происхождения падают на стекло, затрудняя мне обзор, проклятый чип посылает свои долбаные сигналы в мозг, меня колотит, как электричеством, воздух медленно просачивается в меня. Я делаю вдох и зажмуриваюсь от боли.