Ностальгия - Страница 68

– Я снайпер, мне нельзя, – словно извиняясь, говорит он товарищу убитого.

Тот понимающе кивает – «все нормально, брат».

По-хорошему, так за одного нашего надо бы положить не меньше десятка «лесных братьев». Все понимают это. Но где их взять? Мы растеряны, как дети. Бессилие рождает злость. Злость никак не отпускает нас, смешиваясь с джином, она растекается внутри и превращается в глухое липкое раздражение.

С закрытых позиций минометной батареи за нашими спинами раздается громкий хлопок. И еще один. Высоко над деревьями распускаются яркие белые звезды. Они медленно дрейфуют над джунглями, уносимые ночным ветром на своих крохотных парашютах. Ослепительно яркий после темноты свет мечется над нами белыми сполохами. Все вокруг становится двухцветным. Черным и белым.

7

Ротный – капитан Франти, «картавый ворон» – умудряется устраиваться с относительным комфортом всюду. Даже тут. Блиндаж его, в нарушение всех инструкций, имеет вентиляционные отверстия, забранные противомоскитными сетками. В углу надувной топчан, в другом – раскладной стол и пара складных стульев. Кусок неровной стены стараниями тактического вычислителя превращен в яркое сине-зеленое световое панно с переливами разноцветных значков. Земляной пол устилает пряно пахнущая солома, наверняка обработанная химией от насекомых. Ротный рискует. Дряни в местных джунглях столько, что никакая химия не спасет. Ротный говорит: «Жить надо в кайф». Франти сам из рядовых, и девизы его наполовину сермяжные – этакий солдатский рок-н-ролл. Ротный считает, что риск сдохнуть от укуса многоножки не перевешивает желание половину жизни проводить с максимально доступным комфортом. Именно столько времени человек проводит на работе. Война – его работа. Так уж вышло. Ворон рассматривает меня внимательно, так долго, что пауза затягивается до размеров экзекуции. Устаю стоять «смирно» под низким потолком, макушка касается затвердевшего пенобетона. Вы когда-нибудь пробовали стоять «смирно», пригнув при этом голову? То-то же…

– Садись, сержант. – Ротный наконец решает, что я достаточно проникся и к тому же достоин беседы сидя.

Осторожно опускаюсь на хлипкий стульчик.

– Спасибо, сэр.

– Знаю я, зачем ты пришел. – Продубленная ветром и солнцем краснокожая физиономия совсем рядом, я морщины могу сосчитать вокруг его карих глаз.

– Сэр, я только хотел сказать, что моя связь с офицером не повлияет на мое отношение к обязанностям. Я роту не подведу.

– Все так говорят, сержант. И все знают, что это не так. И ты знаешь. Ты ведь не мальчик, ты на Форварде в первом составе был, так что понимаешь, что к чему. Как только личные интересы перевешивают интересы службы, подразделению конец приходит. И ты теперь у меня – слабое звено. Оставить все как есть – дать понять всем, что амуры в окопах – обычное дело, традиции похерить и основы расшатать. Дать ход делу – лишить роту сержанта в боевой обстановке, да и офицера хорошего подвести. А она – классный офицер, по убеждению классный, и дело свое туго знает. Ты у нее – первая осечка. Слишком долго ты, Трюдо, на гражданке был, размяк. И в говне мы теперь из-за тебя. И я, и комбат. Что делать предлагаешь?

– Сэр, я не буду задницу рвать, доказывая, какой я примерный. Делайте, что должны. Единственно, о чем прошу, – походатайствуйте перед комбатом, чтобы лейтенанта не трогали. Она действительно классный офицер, без лести. Это я виноват. Если вам так проще будет – ну спихните меня рядовым в другой батальон. Все равно передовая, что так, что так – везде стреляют.

– Ишь ты лихой какой. «Походатайствуйте…» Раньше надо было благородство показывать. До того, как под юбку залез. – Ротный барабанит пальцами по столику, думает о чем-то, невидяще глядя на соцветия меток на стене. – Твоя лейтенантша сама комбату доложилась. Во избежание, так сказать. И согласно уставу. Еще перед погрузкой. Просто не до тебя тогда было. Очевидно, тебя хотела выгородить. Просит на взвод ее перевести, с понижением, значит… Голубки, мать вашу… Комбат в ярости, он ее себе в начштаба прочил, представление на капитана ей дал.

Я молчу. Что тут скажешь? Я пришел к ротному сам, и теперь остается терпеливо дожидаться своей участи. Все лучше, чем ждать, пока тебя заочно приговорят.

– Оно хоть стоило того, а, Трюдо? – неожиданно спрашивает ротный. Глаза прищурены, смотрит серьезно. Ни намека на скабрезность.

– Так точно, сэр. Стоило. Верните назад – я бы ничего менять не стал, сэр. Уставы, традиции – это все херня, когда рядом такая женщина, сэр. Извините, сэр.

– Ну-ну… – Ротный снова задумчиво смотрит мимо меня на цветную стену. Отмерзает: – Как тебе Бауэр?

К его неожиданным переходам трудно привыкнуть. Или он так собеседника «вытаскивает»?

– Нормально, сэр, – говорю как можно естественнее.

– Да? У меня другое мнение сложилось.

Ворон смотрит на меня так заинтересованно, словно на моем лице вот-вот ответ сам собой проявится.

– Да нет, сэр, все в порядке. Молодой он, учится еще. Начальство не выбирают, сэр.

– Ага… Твои-то как, нормальные мужики?

– Отделение хорошее. Я в них уверен. Больных, потерь нет. Ветераны в основном. Капрал Трак меня сменить может, легко. Классные мужики, сэр, все в кондиции.

– Ты отличился вчера, диверсионную группу положил, – то ли спрашивает, то ли утверждает ротный.

– Было дело, сэр. Случайно на самом деле. Они прямо на нас вышли, мы из патруля возвращались. Ребята их как в тире положили.

– Ясно…

Молчим. Ротный наливает себе из небольшого термоса ароматного кофе. Вопросительно смотрит на меня. Вежливо отказываюсь. Слежу за тем, как он не торопясь попивает горячий напиток.