Ностальгия - Страница 63

Ремни винтовок перекинуты через плечи, руки болтаются по бокам зеленых мимикрирующих тел, свешиваясь со стволов и прикладов. Обливаемся потом среди влажной духоты внутри своих тяжелых скорлуп. Выпитая вода тут же выступает на спине и впитывается насквозь мокрым, липнущим к телу бельем. Тяжелее всего пулеметчику Генриху, с его здоровенной дурой М6 и четырьмя картриджами боепитания к нему. В довесок ко всему, Генрих перепоясан двумя запасными лентами. М6 – зверюга универсальная и неприхотливая. Жрет патроны и из герметичного картриджа, и через лентоприемник. В качестве небольшого послабления не ставлю Крамера головным. Больше я для него сделать ничего не могу.

– Внимание, отделение! – передаю я, стараясь говорить равнодушно и уверенно. – Лось-ноль хочет, чтобы мы вернулись до темноты. Увеличить мощность усилителей на одно деление. Ускорить темп! Шире шаг!

– Мать твою… – злобно шипят мои «Лоси», налегая на стволы.

Если телепатия реально существует, взводного сейчас вывернет наизнанку. Вместе со мной.

«Чох-чох». «Чох-чох». «Чох-чох». Мы прем напролом, словно маленькие танки. Преодолевая боль в натруженных ногах, с трудом разгибая мокрые спины. Заляпанные грязью и липким зеленым соком, в корке издохших насекомых, хрипло дышим, высасывая кислород из едва живых климатизаторов.

Через три часа, почти по графику, врубаемся в редколесье высоты восемь-восемь.

С мстительным удовлетворением докладываю взводному о прибытии в конечную точку маршрута. Это тебе за «Француза», сопляк.

Хотя просека, по которой непрерывно идут колонны тяжелой техники, совсем рядом, мы не слышим ничего, кроме неумолкающего птичьего гвалта. Высоту восемь-восемь обдувает легкий ветерок, остужая наши распаренные физиономии. Сушим ботинки и амуницию, любуясь потрясающим пейзажем девственного леса. Жаль, джунгли красивы только издали.

– Слышь, садж, разговор есть. – Трак надевает ботинки и поправляет шлем. Словно невзначай касается разъема брони.

– Сбрось пяток «мошек» и дуй во-о-он туда. – Я показываю сидящему рядом Калине на пальму с мохнатым кривым стволом, которая торчит на восточном склоне холма. – Кола предупреди, пусть страхует тебя. Гота смени. Следи за лесом.

Калине не хочется подниматься и идти на перетруженных ногах черт-те куда. И время Гота еще не вышло. Но приказ отдан, хрена рассуждать? Он подхватывает винтовку и топает вверх. Бурчит что-то под нос недовольно. Делаю вид, что не слышу.

Отключаю броню. Поворачиваюсь к Траку:

– Чего у тебя?

– Слышь, Француз, тебя в этот патруль не просто так сунули.

– Ага?

– Точно. Сам что, не видишь, мы тут как цуцики слепые, понт один. Херня это полная, а не патруль, они даже датчики еще не сеяли. Взводного вчера к комбату вызывали.

– Вчера?

– Помнишь, полосу шторма вчера проскакивали?

– Ну?

– Ты блевал пока в гальюне, я слышал, у него шлем открыт, я рядом проходил.

– И что?

– А то, они решают, что делать с тобой. – Он понижает голос. – Зря ты на телку эту забрался, Француз. Девка она видная, базара нет, только ты не первый день лямку тянешь. Сам знаешь, где можно конец мочить, а где узлом завязать. А у взводного зуб на тебя, так что смекай.

– Да ладно, дальше войны не пошлют, – отмахиваюсь я. – Тебе-то что? Сержантом станешь, ты кадровый. У «Лося» на тебя ничего нет.

– То-то, что война. Потому и решают. Так бы уже вышибли. А отделение твое – к херам собачьим мне такая радость. Мне на своем месте хорошо. Сам знаешь – «чистые петлицы…».

– Ладно. Спасибо тебе.

– Да брось, сочтемся. – Трак вгоняет разъем на место.

«Вот суки», – внутри возникает неприятный холодок. Вдруг представляю себе, что по возвращении из патруля узнаю, что Шармилу перевели. «Вот суки… суки…» – и больше ничего в голову не идет.

5

До лагеря остается всего пара километров, когда стена леса содрогается и с развесистых крон на наши головы обрушивается теплый ливень. Разноцветными брызгами рвутся вверх потревоженные птицы. Сквозь непроглядную зелень доносится басовитое «БУ-УХ». Бьют наши гаубицы.

– Стой! – командую я. – Рассредоточиться!

Падаем на землю. «Лоси» с треском расползаются по кустам, сливаясь с листвой. Огонь усиливается. Удары впереди начинают звучать размеренно и часто – батарея переходит на беглый. На фоне уханья гаубичных снарядов звонкие хлопки минометных разрывов почти неразличимы. Сквозь стену зелени шум боя доносится до нас, словно сквозь вату. Осматриваюсь вокруг и не вижу ничего хорошего. Поганое место для боя. Никакого обзора. Опытный лесной снайпер перебьет нас тут, как кроликов.

– Лось-ноль, здесь Лось-три, прием, – негромко говорю в ларингофон, шаря взглядом по зарослям впереди.

– Лось-ноль на связи, – немедленно отзывается наушник.

– Лось-три – Лосю-ноль. Слышу шум боя перед собой, ориентировочно от километра. Нахожусь в квадрате восемнадцать-двадцать. Запрашиваю инструкции, прием.

– Лось-три, находимся под огнем. Движение прекратить, находиться на месте. Ожидайте инструкций, – чуть помедлив, сообщает взводный.

Поворачиваю голову. Нахожу взгляд ближайшего бойца. Прикладываю руку к уху – «слушать». К бровям – «наблюдать». Боец кивает, передает жесты дальше. На такблоке пока пусто. Спутник показывает сплошной дым на границе леса. База ведет огонь по джунглям. Картинка нечеткая – облака. В ожидании команды щупаю эфир. На восьмом канале натыкаюсь на скороговорку корректировщика:

– …Красный-один, здесь Глаз-два. Лево два, серия пять фугасных, пять плазменных, приступайте… лево два, бризантные, десять… переключаю на один-три, наведение автоматическое, канал чистый… ориентир восемь, плазма, три… ориентир три, повторить бризантные, пять … – почти без пауз бормочет гнусавый голос, и, вторя ему, гаубичные снаряды вгрызаются в джунгли где-то впереди нас.