Ностальгия - Страница 61

– Крот-один, здесь Мышь-четыре. Наблюдаю стрельбу на участке Мыши-два. Запрашиваю инструкции…

– Мышь-пять – Кроту-один. Слышу автоматический огонь с тыла, предположительно на участке Мыши-два…

– Хлопушка-два, Кроту-один. Цель вижу. Прошу разрешения открыть огонь…

– Крот-один, здесь Мышь-один. Прорыв периметра на участке два-три. Неприятеля не наблюдаю. Веду заградительный огонь. Повторяю…

– Тихий-один – Кроту-один. Слышу стрельбу с тыла, предположительно участок два-два, два-три. На мониторах чисто, прием …

Вдоль траншей разбегаются разбуженные бойцы. С резкими хлопками в высоте вспыхивают люстры осветительных ракет, ослепительные пятна качаются на крохотных парашютах и превращают пейзаж в тысячи шевелящихся в мертвенном белом свете щупальцев-теней. От этого кажется, что вся местность впереди кишит нечистью и нечисть эта стремительными бросками подкатывается к линии обороны. С пулеметчиков слетает сонливость, они шевелят стволами, готовые в момент выпустить в темноту тысячи утяжеленных пуль, способных навылет прошибать деревья.

– Крот-один, циркулярно. Всем заткнуться! Прекратить огонь! Повторяю – прекратить огонь! – пробивается раздраженный голос начальника караула.

Прибегает полуодетый взводный. Огонь часовых наконец стихает. Приходит запрос из батальона – дежурный офицер интересуется причиной стрельбы. Запрашивает координаты для огневой поддержки. Дежурному офицеру не терпится пострелять по этим непонятным джунглям перед нами. Слава богу, это не мой человек облажался. Огромным кабаном мимо проносится сержант Ким. На расправу. Это его люди всех переполошили.

Постепенно все успокаивается. Только раздраженные голоса глухо доносятся из штабного блиндажа. Матерясь под нос, бойцы расползаются по машинам и блиндажам – досыпать. Сон – ходовая валюта, самая большая ценность тут. Небо все больше сереет. На горизонте разгорается полоска света. Наступает утро. Первое мое утро на этой новой войне.

3

За что я люблю Корпус, так это за то, что тут думать не надо. Этакая райская жизнь, где все твои телодвижения на весь день расписаны и четко определены. Одна закавыка – ты свой распорядок представляешь несколько иначе. Но кого волнует твое мнение?

Примерно в этом ключе высказываюсь перед отделением, пинками выгоняя его на свет божий. Мои невыспавшиеся бойцы, щурясь, выползают на свет с отекшими от неудобных поз физиономиями, на которых красными рубцами запечатлены швы вещмешков, служивших им подушками. К траншеям, укрытым сверху брезентом, выстраиваются небольшие очереди. Наши полевые нужники незамысловаты. Ямы на дне траншеи да широкие брусья из местного дерева, перекинутые через них. Два раза в день медики сбрасывают в ямы вонючую дрянь – таблетки, содержащие короткоживущие микроорганизмы. После них лесным мухам и другим многочисленным насекомым в яме делать нечего. Переработанные нами сухие пайки превращаются в сухой чернозем.

После посещения траншеи – обязательная зарядка. С поправкой на боевые условия. То есть полчаса отжиманий в пыли и приседаний с товарищем на плечах. Не снимая брони. Счастливчики-часовые довольно щурятся из своих нор, наблюдая за истязанием собратьев. Их очередь завтра, не сегодня. Балдеж высоко ценится в морской пехоте. Даже если завтра за него заплатишь вдвойне. Уж я об этом позабочусь. Но часовых не волнует завтра. «За балдеж надо платить». Они прекрасно знакомы с этим непреложным правилом.

Взмокших, кашляющих от пыли морпехов рассаживают вокруг бортов «Томми», где они под контролем медиков сначала протирают друг друга влажными дезинфицирующими тампонами, а затем тщательно чистят зубы и растворяют щетину гелем для бритья. Корпус серьезно относится к гигиене. Морпех может помереть во славу Императора, но никак не от кровавого поноса или болотной лихорадки. Морпеху положено помирать героически, как минимум от пули, а еще лучше – от прямого попадания мины, чтобы остатки тащить легче было. Памятуя об этом, пристально рассматриваю ногти и ступни своих великовозрастных детишек. В полевых условиях, особенно в тропических джунглях, грязь под ногтями запросто может обернуться изъеденным червями желудком.

Не всем детишкам нравится процедура контроля. Некоторые откровенно ворчат, стараясь избежать унизительной проверки. Мало кому понравится стоять в строю полуголым, когда вокруг вьются дневные кровососы, а здоровенный сержант раздвигает пальцы твоих ног и рассматривает мозоли на пятках. Морские пехотинцы – как злобные цепные собаки: все время норовят соскочить с поводка. Дай только повод. Уж так их воспитали – они самые крутые, самые безбашенные, самые беспощадные. Быть сержантом в морской пехоте вовсе не то же самое, что в пехотных частях. Тут приходится постоянно доказывать подчиненным, что ты круче и резче, чем они. Что достоин уважения и имеешь достаточно авторитета, чтобы ими командовать. Дисциплина в бою не одно и то же с дисциплиной в казарме, когда долгие годы службы вырабатывают в человеке непревзойденное искусство взаимоотношений со старшим по званию. Когда малейшие оттенки настроения дают понять, что можно перейти от «господин сержант, сэр» к уважительно-фамильярному «садж». Или просто «Ив». Или даже «Француз». Такая у меня кличка среди моих волчат.

В этот раз халява проходит не для всех.

– Крамер, твою мать! – ору я в лицо чернявому громиле. – Какого хрена у тебя грязь между пальцами? Убрать!

– Садж, я… – пытаясь придать невозмутимое выражение своей звероподобной роже, начинает Крамер.